| Классики |
| Проза |
|
Купил роман Джерома Сэлинджера “Над пропастью во ржи”. Это я вам так запросто говорю: дескать, взял и купил роман. Если б, наоборот, Джером повествовал о том как купил мою книгу, он бы сперва пятьдесят страниц распространялся, какой был замечательный (а вернее, прескверный и пасмурный) день, чем он накануне занимался, с кем разговаривал, о чём при этом думал, во что был одет. Мне не с руки начинать из такого далёка. Никто и читать этого не пожелает, я ведь не классик. Вы и сейчас, поди, уже зеваете.
Так вот, за дело Сэлинджер взялся серьёзно. Выложил всю подноготную героя, описал вдоль и поперёк всех соседей по общежитию, его учителей и даже поведал, как играла в шашки его детская любовь. В общем, не хухры-мухры, - образ раскрыт. Я пока читал первые сто страниц, здорово проникся этим образом и всеми его сёстрами, подругами и товарищами. Оставалось дождаться, пока образы начнут делать что-нибудь. Ведь в аннотации говорилось, что сей роман, стоило Джерому в 1945-м опубликовать его первую редакцию, перевернул всю американскую литературу, знаменовал собой целую эпоху и всё такое. А ведь американскую литературу перевернуть, небось, дело не такое уж плёвое. Одно событие с героем всё-таки случилось: его из школы исключили. Завалил какие-то там экзамены. У них и тогда в школах были экзамены, а вот меня безо всяких экзаменов чуть не турнули в 10-м классе. Впрочем, его уже из третьей школы выгоняли. Видать, это новую эпоху в литературе и распахнуло. До Второй мировой книги-то сплошь про отличников писали. Поняли, очевидно, что если в том же духе продолжать, то и Третья мировая недалеко. На семидесятой странице наш славный малый, вдоволь наговорившись с товарищами и получив напоследок по шее от одного из них, оставляет учебное заведение за спиной и едет домой. В поезде к нему подсаживается, игнорируя прочие свободные места, красивая дама лет 40-45, оказавшаяся матерью одного из знакомых учеников. Ну вот человеку 16 лет, тут ни с того ни с сего подсаживается дама бальзаковского возраста, чью красоту он пылко превозносит... ясное дело, тут ожидаешь, что они сейчас сделают то самое, что литературу и перевернёт! Не зря таки семьдесят страниц образ раскрывался! А ещё лучше, под самый занавес действа в пустом вагоне войдёт кондуктор и окажется знакомым её мужа, или на худой конец пришельцем с Марса (если в романе люди только ходят и разговаривают, но действие происходит на Марсе или с иным участием пришельцев, это уже не так скучно – это уже “science fiction”), или главой преступной организации. Да только держите карман шире: поговорил наш герой с дамой, поговорил, ввернул пару острот (отдадим должное) и помахал ручкой. Она вышла на станции, он дальше поехал. С мыслями, что хорошо бы гостиницу на несколько дней снять в Нью-Йорке. В аннотации, между прочим, написано, что роман стал настоящим знаменем для нескольких поколений молодых бунтарей. Бунтовать – дело хорошее, к тому же весьма удобно грозить кулаком устоям общества, когда у тебя в кармане полно присланных впавшей в маразм бабушкой денег, о чём старина Холден Колфилд (так звать нашего школяра) периодически напоминает. Гостиница успешно снята, после чего Холден отправился сперва в одну ресторацию, потом в другую, наконец даму лёгкого поведения с помощью лифтёра зазвал. И всё это с тонкими жизненными наблюдениями, с остроумными замечаниями, с повествованием о том, какие фильмы любит его десятилетняя сестрёнка. В общем, всё что важно для раскрытия персонажа. Правда, если Марк Твен или Джек Лондон сто страниц раскрывают своего персонажа, то это для того, чтоб читателю было понятно, почему на сто первой персонаж делает то-то и то-то. А если Стивен Кинг или Ховард Лавкрафт – так чтоб больше жалко было, когда его монстр неведомый слопает, всё ж таки сто страниц читали... А тут сто страниц раскрывались – и дальше раскрываться поехали. Оно-то всё тонко, разумно и остроумно, кто спорит. Классика! Аж завидно. Нет, не насчёт гостиницы в Нью-Йорке завидно, хотя тоже недурно бы было. Меня из двух университетов выгоняли и ещё два я закончил, а в моей школе забавных происшествий куда больше случалось, чем в этой “Пропасти”. Однако стоило мне написать рассказ, герои которого ходили и разговаривали, и подкинуть его на пробу своей знакомой, обаятельной латвийской спортсменке, как она заявила, что и в три приёма мой труд едва осилила ввиду скуки неимоверной. А ведь мои герои вдобавок к разговорам даже поцеловались пару раз! Что попишешь – не классик я, не классик... Игорь Музыка |
